Неточные совпадения
Во флигеле поселился веселый
писатель Нестор Николаевич Катин с
женою, сестрой и лопоухой собакой, которую он назвал Мечта. Настоящая фамилия
писателя была Пимов, но он избрал псевдоним, шутливо объясняя это так...
— Мне вредно лазить по лестницам, у меня ноги болят, — сказал он и поселился у
писателя в маленькой комнатке, где жила сестра
жены его. Сестру устроили в чулане. Мать нашла, что со стороны дяди Якова бестактно жить не у нее, Варавка согласился...
Стоило на минуту закрыть глаза, и он видел стройные ноги Алины Телепневой, неловко упавшей на катке, видел голые, похожие на дыни, груди сонной горничной, мать на коленях Варавки,
писателя Катина, который целовал толстенькие колени полуодетой
жены его, сидевшей на столе.
Но в Вологде в эти годы были в ссылке люди, ставшие потом известными: А.М. Ремизов, П.Е. Щеголев, Б.В. Савинков, Б.А. Кистяковский, приехавший за ссыльной
женой, датчанин Маделунг, впоследствии ставший известным датским
писателем, в то время представитель масляной фирмы, А. Богданов, марксистский философ, и А.В. Луначарский, приехавший немного позже меня.
Когда-то он перевел с немецкого какое-то важное сочинение какого-то важного немецкого поэта, в стихах, умел посвятить свой перевод, умел похвастаться дружбой с одним знаменитым, но умершим русским поэтом (есть целый слой
писателей, чрезвычайно любящих приписываться печатно в дружбу к великим, но умершим
писателям) и введен был очень недавно к Епанчиным
женой «старичка сановника».
— Она мало что говорила неумно, но она подло говорила: для нее становой пристав и
писатель — одно и то же. Эта госпожа, должно быть, страшная консерваторша; но, впрочем, что же и ожидать от
жены какого-нибудь господина генерала; но главное — Вихров, Вихров тут меня удивляет, что он в ней нашел! — воскликнула Юлия, забыв от волнения даже сохранить поверенную тайну.
Это все равно как если бы
писателю какого-нибудь, скажем, 20‑го века в своем романе пришлось объяснять, что такое «пиджак», «квартира», «
жена».
Он не просто читает, но и вникает; не только вникает, но и истолковывает каждое слово, пестрит поля страниц вопросительными знаками и заметками, в которых заранее произносит над
писателем суд, сообщает о вынесенных из чтения впечатлениях друзьям,
жене, детям, брызжет, по поводу их, слюною в департаментах и канцеляриях, наполняет воплями кабинеты и салоны, убеждает, грозит, доказывает существование вулкана, витийствует на тему о потрясении основ и т. д.
Великий
писатель квартировал в доме своей сестры,
жены камергера и помещицы; оба они, и муж и
жена, благоговели пред знаменитым родственником, но в настоящий приезд его находились оба в Москве, к великому их сожалению, так что принять его имела честь старушка, очень дальняя и бедная родственница камергера, проживавшая в доме и давно уже заведовавшая всем домашним хозяйством.
Матушка, кажется, больше всего была тем утешена, что они «для заводу добры», но отец брал примеры и от «больших родов, где много ведомо с немками браков, и все хорошие
жены, и между поэтами и
писателями тоже многие, которые судьбу свою с немецкою женщиною связали, получили весь нужный для правильной деятельности покой души и на избрание свое не жаловались».
Когда у него собирались, особенно во вторую зиму, он всегда приглашал меня. У него я впервые увидал многих
писателей с именами. Прежде других — А.Майкова, родственника его
жены, жившего с ним на одной лестнице. Его более частыми гостями были: из сотрудников"Библиотеки" — Карнович, из тогдашних"Отечественных записок" — Дудышкин, из тургеневских приятелей — Анненков, с которым я познакомился еще раньше в одной из тогдашних воскресных школ, где я преподавал. Она помещалась в казарме гальванической роты.
В «Бахчисарайском фонтане», — как евнух смотрит на купающихся ханских
жен и ходит по их спальням. Потом еще — примечание на первой странице «Дубровского», что у Троекурова в особом флигеле содержался гарем из крепостных девушек. И у каждого
писателя были такие тайно отмеченные в памяти места.
Знал я другую писательскую
жену. Прочтет ей муж свой рассказ, она скажет: «Недурно. Но Ванечка Бунин написал бы лучше». Или: «Вот бы эту тему Антону Павловичу!» А
писатель был талантливый, со своим лицом. И он вправе был бы сказать
жене: «Суди меня, как меня, и оставь в покое Чехова и Бунина». Для Александры Михайловны Леонид Андреев был именно родным, милым Леонидом Андреевым, ей не нужен он был ни меньшим, ни большим, но важно было, чтобы он наилучше дал то, что может дать.
Так ли это было с объективной точки зрения? Может быть, и даже наверное, Лев Толстой написал бы не так и написал бы гораздо лучше. Но он, Леонид Андреев, — он-то должен был написать именно так и иначе не мог и не должен был написать. Это-то вот бессознательным своим чутьем понимала Александра Михайловна и в этом-то отношении была таким другом-женою, какого можно пожелать всякому
писателю.
В 1897 году Толстой начинает подготовлять бегство, сговаривается с друзьями. Он собирается поехать в Калугу к И. И. Горбунову, а оттуда — в Финляндию, о чем списывается со своим единомышленником, финляндским
писателем Иернефельдом.
Жене он оставляет письмо. В нем он пишет...
Тот же В. В. Розанов так описывает свое впечатление от Софьи Андреевны: «Вошла графиня Софья Андреевна, и я сейчас же ее определил, как «бурю». Платье шумит. Голос твердый, уверенный. Красива, несмотря на годы. Мне казалось, что ей все хочет повиноваться или не может не повиноваться; она же и не может, и не хочет ничему повиноваться. Явно — умна, но несколько практическим умом. «
Жена великого
писателя с головы до ног», как Лир был «королем с головы до ног».
Жена великого
писателя с головы до ног.
— Разбит, утомлен душой, на сердце гнетущая тоска, а ты изволь садиться и писать! И это называется жизнью?! Отчего еще никто не описал того мучительного разлада, который происходит в
писателе, когда он грустен, но должен смешить толпу, или когда весел, а должен по заказу лить слезы? Я должен быть игрив, равнодушно-холоден, остроумен, но представьте, что меня гнетет тоска или, положим, я болен, у меня умирает ребенок, родит
жена!
Стр. 337. Белло(Бело) Адольф (1829–1890) — французский
писатель, автор бульварных романов, имевших скандальный успех благодаря своим фривольным сюжетам («Девица Жиро — моя
жена», «Огненная женщина» и др.).